Как я на подвале в Кропоткине сидел

Как вы, наверное, знаете, не так давно мне довелось провести 15 суток под арестом в городе Кропоткине. По фактам всех нарушений я уже подал заявление в генеральную прокуратуру РФ, а теперь расскажу читателям некоторые подробности своего заключения на подвале.

…Из суда г. Кропоткин меня везли уже в «собачнике» – это такое место в торце полицейской «Газели», но без окон и без всяких удобств. Куда-то долго ехали, потом где-то долго стояли на трассе.

Подпишитесь на новости «ПолитНавигатор» в ТамТам, Яндекс.Дзен, Telegram, Одноклассниках, Вконтакте, каналы YouTube и TikTok.
Для подписки на уведомления в баузере нажмите здесь.

О специальных приёмниках России я вовсе не слышал – ну нет у меня таких знакомых, которые побывали в этом богоугодном заведении, и мне за все мои 62 полных года не довелось. Это вовсе не означает, что я не знаком с современными пенитенциарными заведениями. И РОВД от КПЗ отличу, и ИВС с СИЗО не перепутаю. Лично я не могу себя причислить к «нерпе лагерной», и «по фене я не ботаю», но о местах не столь отдалённых знаю не по-наслышке. Ясный перец, к таким знатным посидельцам как Игорь Губерман, Шаламов и Солженицын я себя не отношу, но пайку хавать приходилось.

Итак, привезли меня полицейские (в дальнейшем буду стараться употреблять тот сленг и названия, которые больше присущи тем местам, о которых я повествую) в спецприёмник.

Местный попкарь (полицейский, который выполняет функции и обязанности тюремщика, или выводного, по крайней мере), не открывая металлической двери-решётки провёл тщательный осмотр на предмет отсутствия на моём грешном теле следов пыток или побоев.

Мне по его команде пришлось по очереди задирать одежду и демонстрировать то голый живот, то обнажённую спину. Убедившись, что моё тело не имеет свежих ссадин и гематом, прапорщик открыл входную дверь и буквально стал делиться со мной своей радостью нашего знакомства. Однако, зная главный принцип советской тюрьмы – «не верь, не бойся, не проси», я не особенно-то и разделил радость местного аборигена в погонах. После прапорщик приступил к выполнению своих непосредственных обязанностей – приёма моих личных вещей.

В обязательный процесс-ритуал приёма в заведение также включается фотографирование, дактилоскопия (снятие отпечатков пальцев обеих рук и ладоней) и измерение роста. Кстати, за ту субботу это было уже второе пачканье чёрной краской моих ручек шаловливых, первое произошло ещё в линейном отделении полиции, где меня повязали и составляли лже-протокол об административном правонарушении.

Когда очередь дошла до личного шмона и опроса о состоянии здоровья (а по ФЗ-67 от 26.4.2013 г. при приёме в СП вас должен осмотреть медицинский работник, которого в выходной день не было), я тут же выложил все жалобы на состояние собственного драгоценного здоровья, которые я запомнил из совместной жизни с врачом-терапевтом.

Старший лейтенант – старший или главный дежурный, как их там – не знаю до сих пор, так как никаких бейджей, блях с номером или нарукавных повязок из красной материи на полицейских не было, тут же по телефону вызвал городскую скорую помощь. На моё удивление работник неотложки приехал довольно таки быстро, я даже не успел осмотреться в тесном подземном коридоре.

Начались стандартные вопросы о здоровье, хорошо мне знакомые по РУ ГУ МВД Украины в г. Киеве в Печерском и Шевченковском районах. Напустив на своё лицо всю скорбь еврейского народа, я рассказывал фельдшеру (а мужчина в белом халате действительно оказался фельдшером), о своём почти предсмертном состоянии. Мне быстро, но неспеша замерили артериальное давление и предложили укол, так как моё AD было действительно недопустимо повышено (моё обычное AD 120/80, как у космонавта, не зря же я служил в космических войсках, а туда дохляков не брали).

Согласившись на таблетку под язык, я выдержал и следующую медицинскую процедуру – ЭКГ. Техника была почти современная, при смачивании мест под присоски – попахивало спиртиком, и результата пришлось ждать не долго – гипертонический криз II степень, а это уже госпитализация по всем канонам СНГ.

Работники СП ОМВД России не возражали, и прапорщик полиции переквалифицировался в сопровождающего-охранника. Нас всех вместила карета скорой помощи и довольно быстро мы приехали в горбольницу г. Кропоткин (в последующем я буду называть этот населённый пункт более кратко и ёмко – Кроп).

В приёмном отделении присутствовали две женщины: врач и медсестра далеко уже не бальзаковского возраста (видимо, за такую мизерную зарплату согласны работать исключительно пенсионеры) и на меня они особого внимания не обратили. Их больше интересовала измождённая женщина с  седыми волосами и в сопровождении взрослого сына. По обрывкам фраз я понял, что у женщины пред инфарктное состояние, и сейчас её должны увезти в палату (именно увезти, а не увести).

У мужчины-фельдшера были все мои документы, которые он буквально вывалил в приёмном отделении. Никакого впечатления мой вид на жительство, а тем более, история болезни на врачей приёмного отделения не произвели, ни-ка-ко-го! На меня они даже не взглянули, пустое место. Оказалось, для таких как я «больных из подвала» в гражданской больнице просто нет мест, так как все имеющиеся лежачие места заполнены инфарктниками и инсультниками. Но и везти меня обратно никто из медиков не собирался, ибо машина скорой помощи возит больных исключительно в одном направлении – в больницу, и никак не в обратную сторону. Я даже не успел просчитать ситуацию – а куда же меня сейчас, как прапорщик дал команду «на выход!».

На улице шёл сильный дождь, но меня усадили в какую-то иномарку, за рулём которой сидел молодой мужчина в гражданской одежде. Как потом выяснилось, это был начальник СП ОМВД, который в свой выходной и на своём личном авто осуществлял работу таксиста. Впоследствии я узнал, что и капитан, и прапорщик совместно вовсе не нарушают требование федерального закона ФЗ-67 от 26.4.2013г., ч.3 ст. 17 согласно которого я по состоянию здоровья не должен был нести административное наказание в СП! Кроме этого, администрация СП обязана была уведомить моих ближайших родственников или знакомых и уведомить судью, который вынес решение об админаресте. Но этого никто не сделал, именно с этого нарушения федерального закона и начались мои «мытарства» на подвале.

Подозреваю, что подобные вояжи кропоткинские СПшники проделывали не раз и не впервой.

Подвал. Сам каменный подвал, или камера, или хата больше напоминал общественный сортир, нежели что-либо цивилизованное. Комната в подвальном помещении размером 6х3 метра и высотой 3,5 метра не имела ни единого окна, ни даже вытяжной вентиляции. Нагнетательная вентиляция включалась периодически по просьбе посидельцев (так я стал называть своих сокамерников, которых в «хате» насчитывалось 6 человек). Отключалась вентиляция по просьбе или требованию посидельцев соседних хат, которым становилось холодно от заборного воздуха, и они требовали «выключить ветер».

В моей хате было две двухярусных койки и две одноярусные. В сумме в камере-хате находилось 6 (шесть) человек. И если разделить 18 кв. м. на шесть, то получается по 3 (три) квадратных метра на рыло, а в законе эта цифра должна составлять 4 (четыре). Поэтому, я считаю, что местная полицейская власть ущемила меня лично на целый квадратный метр ежесуточно.

В соседних хатах размещались по 5 посидельцев, но там на душу населения была ещё меньшая площадь, там вообще было как в каменном мешке, жуть!.

Но вернёмся в мой общественный сортир под номером «три».

С площадью и вентиляцией, вернее с её отсутствием, разобрались. Теперь на очереди – освещение. Две электрические лампочки накаливания горят круглосуточно, но проку от этого мало. Дело в том, что эти самые лампочки расположены в нише стены, и света от них – как от «козла молока» (пока других сравнений не нашлось, пока). Это такая антиварварская защита. Ежели лампочки не спрятать куда подальше в стену и за решётку, то профункционирует она до первого же вечера и будут нещадно разбита без всякого сожаления и пощады.

Естественно, что при таком освещении ни о каком самообразовании, чтении художественной литературы, газет и журналов не может быть и речи (но правила внутреннего распорядка всё это разрешают).

Правила разрешают, а возможности не предусматривают. При таком освещении невозможно что-либо и писать, но это в условиях СП не существенно, ибо кроме как у одного меня потребность в написании чего-либо не наблюдалось.

Кровати, естественно, металлические, вмурованы намертво и в пол, и в стены, не шатаются. Никаких пружинных сеток у кроватей нет, а есть металлические полосы, которые совсем не прогибаются под весом человеческого тела. На так называемых сетках лежат ватные матрасы. Матрасы в таком состоянии, что создаётся впечатление, что их уже по пять раз списывали, ваты в них почти не осталось. Подушки в таком же полурваном состоянии.

Посидельцам положено выдавать личные постельные принадлежности (полотенце, наволочку, простыни), но получали они это только после того, как раз в неделю я вытребовал для себя чистое, а своё отдавал как бы с барского плеча нуждающимся, как бы подогревал братву.

Местные синяки были и этому рады, а когда они откидывались, то мои уже не свежие простыни переходили по наследству вновь прибывшему посидельцу.

После выпуска очередного посидельца на свободу, его место довольно быстро занимал следующий синяк, но никакой обработки, а, тем более, замены постельных принадлежностей не производится.

В спецприёмник заезжают далеко не лучшие граждане Краснодарского края, среди них попадаются и БОМЖи со своими нательными и волосными животными, но после них никакой санобработки не проводится.

По закону положено обеспечивать посидельцев и туалетными принадлежностями (типа – мыло, зубная паста и зубная щётка, моющие средства), индивидуальной посудой – кружка, ложка, миска (по местному – тромбон, весло, шлёмка). Но об этом никто даже и не мечтает – на металлическом столе стоят пластмассовые миски, капроновые стаканы и металлические ложки, которые после еды моют из-под крана в холодной воде.

Туалетную бумагу и прочие блага цивилизации иногда засылают родственники случайных «фельдиперсовых» пассажиров (вроде меня, которого постоянно подогревал сын).

По правилам внутреннего распорядка в помещениях должна поддерживаться чистота, производиться уборка. Но какими силами это производится – не уточняется. Нынче арестованных по админке ни на какие работы не водят, не положено. Арестованный работать не обязан. Но в помещениях нужно производить уборку. Вот этим занимаются так неназываемые особенно нуждающиеся убогие лишенцы.

Дежурный полицейский периодически по вечерам интересуется у посидельцев: «Кто хочет поработать?». Если такой и находится, после этого начинается торг – что и сколько дашь? Если у дежурного есть валюта – чай, сигареты, то желающего можно и найти. А убирать нужно в помещениях ИВС, за стеной.

Задержанные по уголовным статьям у себя в камерах не убирают, не по понятиям. А уборщица, если такая и имеется по штату, на подвал не спускается. Вот и получается, что, если дежурная служба отмела из дачек-передачек самих же задержанных чай и сигареты, то на ИВС может быть подметено, а ежели грева в СП нет, то и уголовнички будут сидеть в грязи. Правда, сами посидельцы в хате стараются не мусорить, ведь убирать придётся самим – у нищих слуг нет.

Особо опишу так называемое «отхожее место» или «парашу» по местному наречию. 10 лет назад (2017-10=2007 год) в местной хате в углу стояло 2 ведра, в одном была вода, а второе предназначалось под человеческие испражнения, то есть под хождение «по малой нужде», а также «на дальняк». Понятно излагаю? Короче, пользовались «парашей» точно так же, как и в сталинские времена – десятки лет тому назад. «Параша» издавала зловония и миазмы, которые проникали во всё органическое – как в живое, так и в неодушевлённые предметы. Человек, который побывал в таком помещении, выйдя на улицу, издавал такой мерзкий запах, что с ним невозможно было даже стоять рядом на улице. Люди после такой хаты были поистине – прокажённые.

Ветераны заведения, как с одной стороны, так и с другой, гордятся тем, что практически собственными руками сделали ремонт и соорудили в углу что-то напоминающее туалет. Действительно, что-то напоминающее место для удовлетворения естественных надобностей в камере тюремного типа имеется, но! На высоте двух ступенек установлена чаша «Генуя» (напольный унитаз) для подростков, а не для взрослого мужчины. Сливной бачок отсутствует. Вместо этого над дыркой установлен шар-кран, с помощью которого посидельцы смывают за собой человеческие экскременты свободно падающей струёй воды. Так как в чаше «Генуя» отсутствует гидрозамок,  всё, что уходит в канализацию, в обратную сторону отдаёт запах фекалий.

Местные умельцы-левши приспособили полуторалитровую пластиковую бутыль с водой, которую на верёвке периодически затыкают отверстие в унитазе.

Почему не установлен элементарный смывной бачок – я не допёр за все 15 суток. Скорее всего, переоборудование СП осуществлялось «хозяйственным способом», то есть – на общественных началах без особого финансирования. И чаша «Генуя» досталась ОМВД России по Кавказскому району «на шару», но без комплектации. Поэтому, и установили сантехнический прибор по остаточному принципу – лишь бы было. Есть чугунина, да и ладно, скажите «спасибо» и за это, а кому не нравится – можете не пользоваться, никто не заставляет.

Теперь о самом «туалете». Сам «толчёк» находится в противоположной стороне от обеденного стола у стенки и отделён от «общего зала» металлической перегородкой по грудь. И всё! Дверей нет. Человек, который идёт «на дальняк» или «по-большому», закрывается какой то тряпкой на верёвочке. Вот такие удобства.

Рядом кран холодной воды с раковиной, в которой и моют руки, и стирают носки с трусами, и моют посуду. О горячей воде никто и не помышляет. Не помышляют и о мытье в душе, хотя законодательство предусматривает мытьё арестованных в душе, но ни о каком таком законодательстве в СП ОМФД Кавказского района не может быть и речи. Но когда я потребовал сводить меня в душ в чистый четверг 13 апреля, дежурная служба мне в этом не отказала. Моя повторная просьба через неделю так же была удовлетворена. Значит, всё зависит от человека.

Местный контингент в основном курящий. Курят как сигареты, так и разную гадость, которая остаётся от них. В хате стоит дым и смрад, периодически выдавливаемый нагнетательной вентиляцией. Иногда с дальняка палят вату и разную гадость, чтобы отбить вонь экскриментов. Клин клином вышибают как бы.

Хавка. После «параши» можно поговорить и о питании. Тут, действительно, претензий никаких. Еду посидельцам-уркаганам-синякам готовят то ли в кафе, то ли в столовой. Я эту пищу не пробовал, но нареканий не слышал. Меню вполне достойное. На завтрак дают молочные каши (в основном рис, гречка, пшеничная), сахар, чай. На ужин – бутерброды с сыром или с колбасой. Обед из трёх блюд: на первое готовят борщ, рассольник, суп-харчо, макароны, каши, котлеты, сосиски, салаты. Всё вполне съедобное и отходов практически нет.

Правда, чай подают своеобразным образом. Чай выдают в сухом виде. Утром и вечером наливают кипяток. Братва тут же заваривает так называемый чифир или чиф, но с настоящим чифом это пойло ничего общего не имеет. Настоящий чиф «подымают» на огне, потом «килешуют», а в хате СП нет ни огня, ни кипятильников-машин. Короче, имитация.

Особенно хорош местный хлеб. Он не только белый и свежий, он буквально воздушный. Каждому посидельцу выдают по буханке на рыло в сутки. Я даже взял с собой 2 буханки на свободу чтобы угостить родственников и поесть самому.

Братва-синька. Теперь несколько слов о спецконтингенте. Герои-бродяги горьковских рассказов «На дне», бунтари Виктора Гюго из «Собора парижской Богоматери», пьяницы и алкаши из «Разговоров при ясной луне» Василия Шукшина – высокоинтеллектуальные интеллигенты по сравнению с посидельцами камеры №3.

Абсолютное большинство осужденных – имеют немалый тюремный опыт. Вот описание только особо ярких личностей.

Пятидесятилетний цыган Суханов Руслан Борисович, не умеющий ни читать, ни писать, отсидел 25 лет и заехал по уголовной статье 158 УК РФ (хотя закон запрещает нахождение в СП по уголовке, но полиция оформляет им 10 суток по банальной ст. 20.21 КроАП РФ, синька), и не спеша готовит документы на ИВС.

Тридцатиоднолетний цыган Павленко Иван Николаевич за моё нахождение в камере трижды заезжал по ст. 20.21 КоАП РФ (синька), а между второй и третьей творческой командировкой (второй раз судья дала Ванечке 2 суток ареста по синьке, даже не запуская его в здание суда), совершил двойное уголовное преступление – одному кренделю отрезал нос, а второго зарезал кухонным ножом – ст. 105 УК РФ. Полицаи подсуетили ему 15 суток админареста по синьке и засунули его ко мне в хату, где Ванечка успел поплакаться мне о несправедливости бытия.

Пятидесятипятилетний БОМЖ Кравченко Александр Николаевич дважды заезжал по синьке ст. 20.21 КоАП РФ на трое и двое суток и, скорее всего, заедет и в третий раз.

Пятидесятичетырёхлетний москвич Крылов Михаил Илларионович три дня как откинулся после очередной отсидки, в зоне провёл 29 лет, профессиональный вор. Его дед – комбриг Крылов в 1938 году был репрессирован, в 1940 году – реабилитирован, погиб в 1941 году в окружении под Нарофоминском. Его прадед был купцом первой гильдии в Москве до 1917 года, а его дочь – сегодня медсестра в Москве. Отец Михаила – сын репрессированного, всю жизнь по ссылкам. Вот вам и регресс за все годы советской власти.

Посидельцы общаются между собой не на русском языке, а на русском мате. Если попробовать восстановить какой-либо разговор, то получится сплошное пи-пи-пи.

Особо красочные беседы-воспоминания наркоманов, когда по ночам они обмениваются степенью «приходов» от разного рода «ширки» и «шмали». Как я сожалел, что в хате у меня нет ни камеры, ни диктофона.

Кстати, по российскому законодательству фото и видео съёмка в СП запрещена.

Характерные погоняла имеют местные синяки (да простит меня «синий» цвет радуги). «Цыган», «Китаец», «Якут», «Чукча», «Маленький Мук», но ни единого «Русского». Своеобразный рекорд установил «Китаец» – 5 часов на свободе. Я называл этих клиентов «джентельмены удачи», и они этому не противились – вышел, выпил, сел.

Несмотря на то, что почти 100% посидельцев спецпреёмника имеют тюремный опыт, никаких «лагерный понятий» они не соблюдают. Братва постоянно клянчит у попкаря и сигареты, и чай. И дежурный «подогревает» братву куревом и чаем, предварительно отобрав все эти вещи у самих же арестантов из их передач.

Как только заезжает «свежачёк», как тут же он занимает место у «кормушки» (лючёк во входной двери для подачи мисок с едой и общения с попкарём-охранником) и начинает клянчить и канючить у полицейского что-нибудь из лекарства типа корвалол и таблеточку. При этом этот самый «больной» (не похмелённый) чифирит и интенсивоно курит.

Никакой тюремной взаимопомощи и уркаганской поддержки не существует, а если и что то такое и существует, то только на словах. Когда в день Святой Пасхи 16 апреля я утром предложил «братве» поддержать меня в моей голодовке и демонстративно «отказаться от пищи». «Братки» моё предложение выслушали молча, но когда распахнулась «кормушка», «братаны» толпой бросились за своей (и за моей так же) пайкой.

Когда один из «пассажиров» уж слишком эмоционально возмущался несправедливостью постановления-наказания, я спросил у него, а почему он не обжалует «незаконное наказание»? Что здесь началось, сколько нашлось причин о полной бесполезности подобного начинания. И тогда я назвал своего собеседника обидным словом «овца».

В порядочном зэковском обществе после такого заявления начинаются разборки, которые могут закончиться или дракой, или предъявой. Но мой оппонент начал только громко ругаться по-матушке, за что тут же был перведён в другую хату.

Мои временные попутчики за все мои 15 суток не написали не только ни одной апелляционной жалобы на якобы незаконное постановление согласно которого они оказались со мной в одной хате, но не написали ни единого заявления даже на имя начальника СП с требованиями своих законных прав.

Лично меня дважды водили в душ, давали мыло, полотенце и даже один раз вывели на получасовую прогулку в бетонный дворик. Все же остальные «граждане» только тем и занимались, что чифирили, курили, матерились, жрали и, пардон, срали.

Характерная особенность посидельцев кропоткинского подвала состоит ещё и в том, что, находясь в общей камере, синяки бахвалятся своей удалью и порядочностью. Но, выходя на свободу, тут же забывают о своих обещаниях. Я не видел ни одного случая, чтобы выйдя на свободу, братан подогрел камеру сигаретами и чаем. В камере все герои и братаны, но как только выскакивают – тут же про всё забывают.

РулЪ в хате. Ну, хватит о посидельцах-синяках, хватит о стенах и парашах, пора рассказать и о себе в камере.

Как только я понял, что съехать на больничку у меня не удалось, мне пришлось выбрать способ сопротивления и противостояния всей этой махине насилия на ближайшие 15 суток. Я отдавал себе отчёт, что победить систему невозможно, но проползти на пузе с высоко поднятой головой всё же можно. И я решил объявить мокрую голодовку в надежде на то, что, согласно хоть какого то законодательства РФ, это будет замечено.

Ещё находясь в линейном отделении полиции при начале моего обыска и составлении протокола личного досмотра, досмотра вещей, находящихся при физическом лице, изъятия вещей и документов, я заявил требования вызова ко мне Генерального консула Украины. Аналогичное требование я заявил и на суде. Но ни российская полиция, ни российский федеральный суд на мою законную просьбу даже не отреагировали. Какой же я был наивный в своих заявлениях, ходатайствах, просьбах и требованиях.

Заявление об объявлении мокрой голодовки я написал, не заходя в хату. Мой сын заслал мне грев, в котором, кроме тёплой одежды, были сахар, чай, кофе.

Заведя меня в хату, прапорщик тут же согнал какого-то бродягу с нижней шконки на верхнюю. И бродяга подчинился, хотя это было не по понятиям. Я разместился на нижней шконке, демонстративно отдал часть своего грева на общак, но одобряющего ответа не услышал. Нужно было успокоиться, оценить обстановку в камере, наметить систему поведения и план действий.

Наутро я внимательно стал изучать постановление судьи Пивоваровой, внимательно анализировать и вчитываться в каждую строчку. По прочтении текста почти в кромешной темноте, я принял решение опротестовывать постановление. Сразу оговорюсь, что апелляцию я писал три раза, каждый раз добавляю возражения и называя это  – дополнением. Прошёл уже месяц после моей откидки, но из Краснодарского краевого суда мне не пришло ни строчки. Само же постановление федерального судьи А.С. Пивоваровой не содержало ни номера административного дела, а подпись судьи не была заверена гербовой печатью.

Такая якобы неточность в оформлении постановления юридически лишала меня права на апелляцию. И судья, и секретарь суда об этом не могли не знать, значит, действовали преднамеренно незаконно.

После того, как мне удалось занять самое удобное место в углу камеры, и штатный фельдшер подогнала мне приличный матрац, я решил действовать более решительно, и на утреннем осмотре заявил требование ознакомить меня с моими правами и обязанностями.

Чуть не забыл уведомить, что в СП существуют утренняя и вечерняя проверки. Утром в 8 часов старая и новая смена проводят проверку-перекличку, выводя посидельцев из камер в тюремный коридор – всё как в тюрьме: руки за спину, лицом к стене, руки на стену. Дежурный называет вашу фамилию, а вы должны назвать своё имя и отчество. После этого всех разворачивают лицом к стене и проводят индивидуальный шмон-обыск путём выворачивания карманов и обшаривания по телу. В это время в самой камере переворачивают ваши матрасы в поисках запрещённых предметов. Вот на таком мероприятии принято задавать вопросы и прочие просьбы и пожелания.

Через час меня вывели из хаты и подвели к доске с документацией СП. Из прочитанного я после освобождения узнал, что Внутренний распорядок совсем не соответствует действующему законодательству. Самое ценное, что я выяснил, это то, что в камере не разрешают держать авторучку, а только карандаш, бумагу и конверты. О телефонных звонках там не было сказано ничего, хотя по закону я имел право звонить родственникам и даже знакомым целых три минуты, а меня ограничили в одну. Кроме прочего я имел право звонить за свой счёт сколько угодно и кому угодно. Но это от посидельцев тщательно скрывали.

Администрация СП обязана уведомлять родственников и знакомых о дате и времени вашего выхода на свободу, но дежурный по ОМВД не отвечал на вопросы волонетра Евгена, который приехал за мной за 400 км из Каменска-Шахтинского. Кстати, на входе в здание ОМВД России по Кавказскому району на ул. Красной, 104 даже нет вывески, что в этом здании находится СП.

Ознакомившись с доступной мне информацией, я начал «качать права». Для этого я затребывал бумагу и ручку и практически каждый день обращался с жалобами и законными требованиями к руководству ОМВД. Большинство моих челобитных так и остались без ответа, но это не является нарушением закона, так как на ответ у администрации есть месяц. Но я указывал и свой домашний адрес, и электронный. Но ответов мне никто не даёт. Отсюда я делаю вывод: как только получаете срок административного ареста, как все ваши права Человека прекращаются. Каменный мешок-дыра СП – это всемирная дыра бесправия, дыра недосягаемости, дыра юридического вакуума.

Правда, мне приходилось разрывать эту изоляцию. Ко мне доставили даже помощника прокурора г. Кропоткин Юрова Геннадия Геннадьевича. Но служебного удостоверения помощник прокурора не предъявил, его у него с собой не было. Юров стал записывать мои жалобы в бланк, но писал через строчку, видимо, для того, чтобы после моего прочтения и подписания протокола опроса, можно было в свободные строчки дописывать то, чего я не говорил, но что можно мне приписать. Но когда я попытался прочесть написанное, я убедился, что Юров пишет галиматью. Так в разделе – место проживания, помощник прокурора написал «Ростовская область, Пролетарск». Я стал втолковывать юристу с высшим образованием, что я проживаю в городе Ростов-на-Дону по улице Пролетарской, а не в Ростовской области в Пролетарске. На что Геннадий Геннадьевич возмутился – а что, Ростов-на-Дону это не Ростовская область? Я попытался вразумить, что Пролетарск и Первомайск, и Таганрог, и Азов, и Новочеркасск то же –  Ростовская область, но я в них не проживаю.

В разделе: место работы, прокурор написал «корреспондент Кропоткин». Когда я и на это его письменное утверждение-клевету заявил, что я такого не заявлял, и что его писанина не соответствует действительности, помощник прокурора Геннадий Юров буквально взбрыкнул, схватил листы со своей писаниной и зло заявил: «Тогда я вообще напишу рапорт, что провёл с вами беседу!». Я ему спокойно так заявил, что его беседы мне не нужны и пусть проваливает туда, откуда пришёл.

Следующим по моей письменной жалобе был адвокат. Пришёл полицейский адвокат-кивала, который документально оформил своё посещение у дежурного по СП (так требует закон), но ко мне у него был один вопрос – вы апелляцию написали? Я её не только написал, но и подал в установленном порядке с двумя дополнениями. Но только у меня к адвокату были просьбы: составить со мной договор, узнать номер административного дела (на постановлении от 8.4.2017г. секретарь суда или даже сам судья злонамеренно номер не указал, подпись судьи в копии мокрой гербовой печатью не заверил), получить надлежащим образом оформленное постановление от 8.4.2017г. и проконтролировать регистрацию моей жалобы в Кропотскинском суде и исходящий в Краснодарский краевой суд. Ничего этого адвокат делать не стал, и только был таков. Таким образом, полицейская власть только проимитировала якобы законные действия по моим обращениям, но сами должностные лица мои вопли об юридической защите полностью проигнорировали.

Не отозвался на мои вопли и краснодарский омбудсмен – уполномоченный по правам человека (но я ещё раз подчеркну, что арестованный в административном порядке – уже не человек).

Тогда я решил действовать решительно и напористо. Я написал уведомление о намерении провести индивидуальный пикет под стенами ОМВД по выходу из СП и дать интервью Кроп.ТВ. Реакция местного полицейского начальства была молниеносной – мне выписали письменное предупреждение об уголовной и административной ответственности, а когда я выходил 23.4.2017 в 13.40, то под участком дежурили два автоматчика и офицер полиции (и лица у них были не нежные).

Теперь несколько слов о моей мокрой голодовке. Таким юридически оформленном заявлением я хотел привлечь внимание к незаконному постановлению, но оставлять своё здоровье или хотя бы часть его в вонючем подвале я не собирался (РулЪ только с первого взгляда дурак). Для моего организма достаточно было литра сладкой жидкости в сутки. Чай и кофе у меня были, сын трижды приносил мне достаточно сладкого лимонада, поэтому никакого вреда для моего драгоценного здоровья я себе не нанёс. Скорее наоборот – я похудел, постройнел и даже помолодел, короче, завидуйте. А вот такой реакции от администрации я не ожидал – полный игнор! Даже на зоне при объявлении голодовки осужденного помещают в отдельную камеру и заводят на него специальный формуляр. После 4 суток голодовки к бунтарю приглашают прокурора, который выясняет незаконные решения или действия в отношении голодающего. Ничего подобного в Кропе не было. Твоё здоровье и твои проблемы – это твои проблемы. Тебе выписал суд 15 суток, вот и сиди.

Напоследок при нашем общем расставании с посидельцами хаты №3 мне сделали воровской подгон – каждый арестант подарил мне своё постановление об административном наказании в виде админ ареста на разные сроки отсидки, но по одинаковой статье КоАП РФ – ч 1. ст. 20.21 (синька).

Правда, за последние дни в хату стали заезжать посидельцы совсем с другой статьёй – 20.25 – административный арест за неуплату административного штрафа. В СП стали завозить абсолютно трезвых мужиков, которые больше 2 месяцев не платят то ли 500, то ли 1000 рублей в казну. Захват неплательщиков происходит очень оригинальным способом.  Хитростью предлагают гражданину открыть входную дверь, после чего – дело техники. Мужика буквально выволакивают за шкирку, после чего пакуют в автозак (окажешь сопротивление – могут и уголовку оформить).

Ни на какие решения в свою пользу по всем моим проблемам я не питаю радужных надежд, скорее наоборот. Но я всё сделаю по закону, чтобы на одну пощёчину не подставлять вторую щёку. Я буду драться! Я другого не умею! Другому не обучен!